В МОСКВЕ
магазин «Москва»
ул. Тверская, д. 8, (495) 629-64-83 ул. Воздвиженка, д. 4 / 7, стр. 1, (495) 212-22-08 www.moscowbooks.ru
магазин «Библио-Глобус»
ул. Мясницкая, д. 6 / 3, стр. 1, (495) 781-19-00 www.biblio-globus.ru
магазин «Молодая Гвардия»
ул. Полянка, д. 28, (495) 780-33-70 www.bookmg.ru
сеть магазинов «Московский Дом Книги»
ул. Новый Арбат, д. 8, (495) 789-35-91 www.mdk-arbat.ru
сеть магазинов «Читай-Город»
ул. Большая Ордынка, д. 21, стр. 1, 8-800-444-8-444 www.chitaigorod.ru
магазин «Додо»
(495) 628-67-38 www.dodospace.ru
детский книжный автобус «Бампер»
(967) 041-95-12 www.bumperbooks.livejournal.com
сеть магазинов «Понарошку»
Малый Палашевский переулок, 2 / 8, (499) 394-16-04 www.ponaroshku.ru / stores
культурный центр «Покровские ворота»
магазин «Первая строка»
ул. Покровка, д. 27, стр. 1, (495) 223-58-10 www.dbiblio.org
в Санкт-Петербурге
магазин «Санкт-Петербургский Дом Книги»
Невский пр, 28, (812) 448-23-55 www.spbdk.ru
магазин «Порядок слов»
Наб. реки Фонтанки, 15, (812) 310-50-36 www.wordorder.ru
сеть магазинов «Буквоед»
Невский пр., д. 46, (812) 601-0-601 www.bookvoed.ru
В Белгороде
сеть магазинов «Букватория»
(4722) 35-61-83, 41-99-42 www.bukvatoria.ru
в Воронеже
сеть магазинов «Амиталь»
(473) 223-00-02 www.amital.ru
в Екатеринбурге
сеть магазинов «Дом Книги»
ул. Антона Валека, 12, (343) 253-50-10 www.domknigi-online.ru
Сеть магазинов Люмна
ул. Студенческая, 1 «В», (343) 228-10-91 www.lumna.ru
в интернет-магазинах
«Озон»
www.ozon.ru, 8-800-100-05-56
«Лабиринт»
www.labirint.ru, (495) 276-08-63
«Читай-Болтай»
www.chitay-boltay.ru,
8-905-70-11-600
«My shop»
www.my-shop.ru, (495) 638-53-38,
(800) 100-53-38
в отделе реализации Издательского Дома «САМОКАТ»
(499) 922-85-95
sales@samokatbook.ru
Книга издана при финансовой поддержке норвежского фонда NORLA (Норвежская литература за рубежом)
Перевод с норвежского Ольги Дробот
Москва
Самокат
Художественное электронное издание
Серия «Лучшая новая книжка»
Для среднего школьного возраста
В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 12+
Это стремительная, увлекательная и трогательная история о странной дружбе. Неожиданно в классе Джима, Курта и Рогера появляется новенький, называющий себя Питбуль-Терье. И он решает, что Джим станет его лучшим другом: «А если скажешь «нет», я тебя прибью!», — угрожающе заявляет он…
Книга Эндре Люнд Эриксена «Осторожно, Питбуль-Терье» получила Премию Министерства культуры Норвегии как лучшая книга для детей и переведена на несколько языков.
Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.
© Endre Lund Eriksen. First published by H. Aschehoug & Co. (W. Nygaard) AS, 2002 Published in agreement with Oslo Literary Agency |
|
© Дробот О.Д, перевод, 2007 |
|
© Уткина С.И., иллюстрации, 2007 |
|
© Тихомирова А.В., послесловие, 2008 |
|
ISBN 978-5-91759-670-9 |
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом “Самокат”», 2017 |
Большое спасибо всем верным помощникам автора.
Особенно Ингрид.
Терье дует на исходящее паром какао и осторожно отхлебывает глоточек.
Мы с ним сидим наверху, в моей кровати. Мама замотала его в два одеяла и покрывало. Бедный Терье продрог насквозь, а мне хватит шерстяного одеяла и кружки прекрасного горячего какао.
— Ты сбрендил, — говорит Терье.
— Похоже на то, — отвечаю я.
— Иногда это кстати, — кивает Терье.
— Хм, хм, — кашляет мама.
Она стоит со шнуром от елки в руке, готовая сунуть его в розетку по первому сигналу. Пока мы с Терье развлекались какао и печеньем, мама нарядила елку. Похоже, она все-таки решила, что Рождество мы отпраздновать должны. Это она так постановила, услышав от Терье, как его папа отменил елку и праздник.
— Возьми себя в руки, дорогая, — сказала она и снова вытащила коробку с рождественскими украшениями. Слава богу, до Рождества считанные минуты, вряд ли она успеет передумать еще раз.
Елка полулежит, прислоненная к моей кровати, верхушка со звездой и несколько веток топорщатся в ногах лежанки. Мы с Терье подались вперед, чтобы лучше видеть.
— Готовы? — спрашивает мама.
— Йес! — отвечает Терье.
Мама опускается на корточки и вставляет вилку в розетку. Огни вспыхивают, они блестят и переливаются по-настоящему красиво.
Мама переводит дыхание.
— Ну все, теперь я пойду и лягу, — говорит она.
Мы желаем маме спокойной ночи, и она уходит к себе. Но дверь полностью не закрывает, оставляет щелочку.
— На вид она не так уж боится, — шепчет Терье.
— Да, сейчас она совершенно спокойна, — говорю я.
— Надо же.
— У нее день на день не приходится, — говорю я.
— Как у папы: сегодня он веселый и отличный, а завтра псих психом.
И глаза у Терье снова становятся грустными.
— Терье? — окликаю его я.
— А? — невнятно отзывается Терье.
— У нас принято в двенадцать открывать подарки…
Терье смотрит на часы.
— Ого! — говорит он. — Уже больше двенадцати. — Он улыбается, и у него ямочки на щеках и мягко лучатся глаза.
Мы слезаем с кровати и садимся на пол, перед елочкой. Подарки разложены красивыми кучками. Их не так и много. Но подарок мне от мамы, который покупал Терье, здесь. Полчаса назад мы услышали какую-то возню на лестнице. Я выглянул в окно и увидел, что папа Терье положил под дверь сверток с подарком. Глаза у него были грустные, он огляделся по сторонам и побрел прочь.
Мой подарок просвечивает сквозь остатки упаковки. И хорошо видно, что это пиратская шхуна. Правда, коробка очень мятая. Хотя могло быть и еще хуже.
Я беру эту огромную коробку и кладу ее перед Терье. Он мотает головой.
— Не, ты что! — говорит он.
— Я хочу, чтоб ты это взял, — говорю я.
— Я же знаю, что там такое, — оскорбляется Терье.
— Это все равно выяснится через пару минут, — отвечаю я.
Терье смотрит на подарок, и на лице его написано сомнение.
— Он испорчен! — выпаливает Терье.
— Не хочешь, как хочешь, — говорю я, ставя коробку на место.
Но Терье успевает вырвать ее у меня из рук.
— Ну, если ты так настаиваешь, — бормочет он, срывая остатки оберточной бумаги.
Терье вытряхивает шхуну из коробки. Мачта сломана, на палубе щель. Но в остальном как новенькая.
— А у меня для тебя ничего нет, — вздыхает Терье.
— Ерунда, — отвечаю я.
Вдруг глаза его вспыхивают, и со словами: «Ой, я сейчас», — он убегает в туалет.
Назад он возвращается со свертком туалетной бумаги. Он протягивает его мне.
— Извини, подарочной бумаги под рукой не было, — говорит он.
Я принимаюсь разворачивать бумагу, а Терье говорит серьезно:
— Не забывай, дорог не сам подарок, а кто и как его дарит.
Сняв последний слой, я вижу того питбуля из пенопласта, которого Терье сделал на рождественской мастерской.
Это, конечно, не самый дорогостоящий в мире подарок. И он не отличается особой красотой. Но это настоящий подарок, и вручил мне его Терье.
— Спасибо, — говорю я. — Какой он… прекрасный.
Терье опускает глаза, смотрит себе на руки.
— Про питбуля это я наврал, — бурчит он себе под нос.
Становится тихо. Слышно, как у себя в комнате храпит во сне мама.
— Я тоже наврал, — говорю я, пряча в кулак питбуля, похожего на несколько составленных вместе комков, — он страшненький.
Терье провожает питбуля взглядом.
— Мы оба с тобой вруны, — говорит он.
Потом мы играем в новую пиратскую шхуну. Питбуль стал у нас чудовищем, на которого капитан Рыжая Борода и его команда наткнулись на острове недалеко от Африки. Терье играет чудище, а я капитана. Мой Рыжая Борода выучил язык чудовища, и теперь по вечерам они ведут долгие беседы о философии и мироздании. Но команде не нравится их дружба, и поднимается мятеж. Бедным чудищу с капитаном не остается ничего другого, как всех перестрелять.
— Папа бы не ходил такой грустный, будь у него женщина, — говорит Терье. А чудище лежит в трюме и думает о своей семье, оставшейся на родине в Питбулии.
— Мама мужчин в основном боится, — говорю я, пока Рыжая Борода совершает на палубе вечерний моцион.
— Надо бы ей завести мужчину, — говорит Терье. — Заведет — привыкнет.
Я направляю капитана к штурвалу. Надо обойти кой-какие скалы по курсу.
— Когда папе предстоит свидание с дамой, он всегда ужасно напивается, — говорит Терье.
— Мама особенно боится пьяных мужчин…
И вот тут-то меня и осенило. Тут в моей голове и взорвалась, как петарда, эта фантастическая идея.
Я посмотрел на Терье.
— У меня есть план, — сказал я.
В глазах Терье вспыхнул огонек. Неужели он подумал о том же самом?
Я сказал:
— Может, нам их свести?
Терье задумывается, морща лоб.
— Они уже встречались, — говорит он. — Дело кончилось… неплохо.
— Хотя бы попробовать мы можем.
Терье кивает.
— Может и получится, — говорит он.
— Может быть, — отвечаю я.
— У нас в классе новенький, — рассказываю я маме, уплетая вкуснейшие блины с черничным вареньем.
А сам за ней наблюдаю. Мама моет сковородку, на которой жарила блины. Движения у нее немножко как у робота. Это значит, что ей немножко страшно. Бывают дни, когда ей очень страшно. Тогда она целый день лежит в постели или сидит в кухне на стуле, как деревянная. Но бывают дни, когда она совсем забывает о своих страхах и хлопочет в гостиной в совсем обычной одежде. Сегодня на ней халат поверх ночной рубашки и теплые меховые тапки, я обожаю греть в них ноги после мамы.
— О-о, — говорит мама. Это означает одно из двух: или мои слова ее не испугали, или она не совсем поняла, что я сказал. Для ясности я спрашиваю напрямик:
— У тебя как сегодня со страхами, очень сильные?
— Нет, в самый раз. Я справляюсь.
У многих мам нет и намека на чувство юмора. А у моей хоть отбавляй. Она умеет все обратить в шутку.
Тогда я рассказываю дальше: у новенького есть питбультерьер.
Мама перестает скрести сковородку.
— Питбуль? — переспрашивает она испуганным голосом. Испуганный голос — это сиплый шепот. Он может превратиться в плач в любую секунду.
— Врет наверняка, — говорю я самым беспечным тоном, на какой только способен.
Мама присаживается к столу. Хотя обедать не собирается. Она никогда не ест, если ей страшно. А страшно ей очень часто. Поэтому мама страшно худая.
— Я заказала елку на Рождество, — говорит мама и старательно улыбается.
Ее хватает на полминуты. Потом улыбка сбегает с губ, и вид у мамы делается откровенно грустный.
Учитель заранее предупредил, что мы должны встретить новенького хорошо. Такие предупреждения всегда, мягко говоря, пугают.
— Даун наверняка, — сказал Курт. Мы стояли во дворе и ждали звонка на первый урок.
— Или голубой, — сказал Рогер.
Курт и Рогер мои лучшие друзья. Но Курт круче. Он одевается в крутом магазине для сноубордистов и говорит всегда дело.
— Никаких телячьих нежностей с новеньким, — сказал он мне. — А то решит, что понравился тебе. И приклеится. Потом принесет подарочек на Рождество. Охнуть не успеешь, и дело сделано — тебе капут.
— Сколько раз такое видел! — подтвердил Рогер.
Рогер попроще Курта. В смысле стильности. У него пластинка на зубах, и вообще он вечно ходит в бейсболке, даже сейчас, зимой.
Прозвенел звонок, все ринулись к дверям школы.
И тут Курт узрел его. Первым.
— Ого! — сказал он и показал на что-то у себя за спиной.
Я такой, увы, невысокий, что не увидел ничего. Одни головы. Но вдруг вся толпа дружно шарахнулась и прижалась к дверям.
— Не давите так! — заверещал кто-то из девчонок.
Я спросил, что происходит.
— Там новенький, — объяснил Курт. — Амбалище!
Народ перешептывался и перемигивался, кто-то ахал, кто-то охал или говорил: «Вот это да!» и «Ничего себе!», вдруг все расступились, и образовался коридор. На том конце я увидел его. Новенького. Мама дорогая, вот это туша. Борец сумо какой-то.
Он пошел к дверям. При каждом шаге складки жира колыхались, а обвислые щеки болтались, как у бульдога. Народ попятился, но один парень из четвертого «В» соображал небыстро и оказался-таки у новенького под ногами. Тот отпихнул его, и тугодум из четвертого «В» рухнул мордой на асфальт и заплакал. У самых дверей стояла девчонка с косичками. Она отскочила в сторону, а новичок взялся за ручку двери и стал дергать. Дверь была заперта.
Стало очень тихо. Только редкий шепоток вокруг. В конце концов Курт прокашлялся и спросил:
— Это ты новенький?
Жиртрест медленно повернулся в нашу сторону. Видок у него был недобрый.
— Как тебя зовут? — спросил Курт. Вопрос прозвучал вроде как дружелюбно, но я-то Курта знаю, это он прикидывался.
Новенький прогудел что-то, но ответ заблудился в недрах круглых щек.
— А?
— Терье, — сказал новичок.
— Как ты сказал? — переспросил Курт. — Жирдяй-Терье?
Народ начал хихикать.
Жирдяй-Терье посмотрел на Курта с ненавистью.
— Ты очень жирный, понимаешь? — пояснил Рогер.
Я было засмеялся, но быстренько заткнулся: Жирдяй-Терье налетел на Курта, повалил его на землю и уселся верхом всеми своими килограммами. Потом сдавил своими лапищами Курту горло и начал его трясти.
Школьный двор умолк.
— Будешь называть меня Питбуль-Терье, — рычал новенький. Он тряс Курта, как тряпичную куклу. У Курта щеки стали цвета помидора, он хрипел и кашлял. Я покосился на Рогера. Тот стоял точно громом пораженный: молча, вытаращив глаза и разинув рот.
Курт выдавал какие-то придушенные рулады. Питбуль-Терье усилил хватку и ощерил зубы.
— А если попробуешь звать иначе, — пыхтел он, — будешь иметь дело с моим питбулем. Усек?
Курт кивнул.
Питбуль-Терье отпустил его, поднялся. Пришел учитель, отпер дверь, и Питбуль-Терье протиснулся в школу.
Мы с Рогером помогли Курту подняться.
— Придется из этого психа котлету сделать, — просипел Курт.
Я был с ним полностью согласен. Где это видано, так себя вести?
На самом деле мне кажется, что Питбуль-Терье меня преследует.
Когда наш учитель Бернт вошел в класс вместе с Питбулем-Терье, то сам он тащил парту, взятую в выпускном классе, а Питбуль-Терье нес от нее стул. Вот орясина. Со своего места я видел, что Бернт о чем-то спросил Питбуля. Тот повертел головой, оглядывая класс своими нехорошими глазами, и вдруг остановил взгляд на мне. Мало того — он показал на меня пальцем!
После чего к моей парте приткнули эту здоровую.
Вообще-то я никого не боюсь. Но если этот «кто-то» — амбал, огромный, как борец сумо, и только что на твоих глазах разделал под орех самого крутого парня в классе, то для тревоги появляются некоторые основания.
Я украдкой взглянул на Курта. Я собирался состроить гримасу типа «вот ведь влип» и показать, как мне противно, что этот Питбуль-Терье свалился на мою голову. Но Курт смотрел прямо перед собой непроницаемым взглядом. Курт мастер принимать удары судьбы невозмутимо.
Бернт спросил, не хочет ли Питбуль-Терье сказать о себе пару слов.
Питбуль-Терье так отчаянно замотал головой, что щеки заколыхались, как желе.
— Но ты можешь сказать ребятам, откуда ты приехал?
Голос Бернта стал чуть тоньше и чуть выше.
— Черта с два!
Девочки на первых партах охнули.
— Боже мой! — пробормотала Ханне, выпучивая глаза, отчего они прямо из орбит вылезли.
Раньше за Куртом не водилось привычки поднимать руку. Если он хочет сказать, то и говорит. Но сейчас он высоко вытянул свою клешню.
— Бернт! — сказал он. — В школе ругаться запрещено. Этого ученика надо отвести к директору.
Бернт рассердился.
— Ты лучше за собой следи, — сказал он Курту. Потом подошел к Питбулю-Терье. Наклонился поближе и сказал: — Так разговаривать не надо.
— Как хочу, так, черт возьми, и разговариваю, — прорычал Питбуль-Терье в ответ.
И на этом обсуждение закрылось. Бернт сказал, что сейчас будет рисование. Мы не возражали.
Вдруг Питбуль-Терье кашлянул у меня над ухом. Я оглянулся. Он показывал мне свой рисунок, подняв его над партой: коричневый пес с торчащими, как у Дракулы, острющими зубами, а с них капает кровь.
Это его любимый питбуль, надо понимать.
В жизни с болезненно тревожной мамой есть свои плюсы и минусы. Например, я сам покупаю в дом все, что нам нужно. Это хорошо, потому что я могу прихватить бутылочку колы, пакет чипсов или какую-нибудь сладость даже в будни. Но мне же приходится все и таскать, что плохо.
На фоне других мам моя очень даже ничего. Ругается редко. В выходные денег мне на сладости не жалеет. Спать рано не загоняет, хотя я бы не отказался ложиться и еще позже.
Но большой недостаток мамы со страхами в том, что нельзя никого позвать к себе домой. Во-первых, она может напугаться. Во-вторых, друзья могут догадаться, что она со странностями. Поэтому я слежу за тем, чтобы друзей у меня было не слишком много.
Курт и Рогер, бывает, спрашивают, нельзя ли зайти ко мне, но я отговариваюсь тем, что мне не разрешают: мама болеет. У нее, кстати, на самом деле больничный, так что я не вру. Когда взрослые болеют и не ходят на работу, их начальники не имеют права выпытывать, что у них за болезнь, поэтому я подумал, что и Курту с Рогером не так уж обязательно знать, что с мамой такое.
Официально я в игрушки уже не играю. Какие игрушки, если я хожу в друзьях у Курта с Рогером. Они с этим детским садом завязали давным-давно. Играть — верх сопливости, говорит Курт. Я с ним как раз согласен. Просто нужно время, чтобы отвыкнуть. Поэтому я перетащил свое детское хозяйство в старый бункер у моря, он остался еще с войны. Я играю там, когда маме надо побыть одной. Или если мне надо того же. Потому что когда у мамы сильная депрессия и страхи, то находиться с ней под одной крышей — сущий ад. Чуть вздохнешь, она жалуется, какой от меня ужасный шум. Что-нибудь за домом скрипнет, она гонит меня на улицу посмотреть, не ломится ли к нам злоумышленник. Каждую минуту я должен проверять, заперта ли дверь на все замки. Если звонит телефон, она думает, что ее собираются арестовать, и пугается до ступора.
В такой ситуации иметь свой отдельный бункер очень кстати.